2013

«Художественный журнал», №89, Москва, Россия

В статье использованы изображения и комментарии из проекта Сергея Шабохина «Практики подчинения» (2010 – 2014), в рамках которого он собирал и анализировал визуальные артефакты взаимоотношений властей и граждан в Беларуси.

Техники власти

В Беларуси любой принципиальный вопрос является политическим. Но не в том смысле, что принимается посредством сложного процесса общественного обсуждения и конвенций ¹, но потому что принимается единолично президентом. Потому художественные практики и санкции на их существование так же вольно или невольно являются политическим вопросом.

Белорусская власть лишь только на первый взгляд представляет собой монолитный персонифицированный государственный аппарат. При более детальном рассмотрении это более мозаичное образование. Для того чтобы, чтобы это ощутить, достаточно обратится к тому, как функционирует городское пространство Минска, где стерильные проспекты, застроенные сталинским ампиром, рассекаются переулками с обильными казино и отелями, которые сложно соотнести с властной квазисоциалистической идеологией и риторикой. Городское пространство разделяется на зоны, внутри которых властью создаётся и поддерживается свой специфический режим дисциплины, то есть своя конфигурация легитимных возможностей и невозможностей. Закономерно, что наиболее символически для власти нагруженные зоны времени-пространства обладают наименьшими возможностями для спонтанных действий граждан и наиболее строгой дисциплиной. Примером сверх нормированной зоны могут служить городские публичные пространства в период властных ритуалов (например, выборов или праздничных парадов).
 

Ключевым лозунгом проекта «Практики подчинения» является фраза «Государство стремится к одному, индивид – к двум», которая отображает базисный разрыв между государством, стремящимся к монополизации и каждым гражданином, требующим диалога и сопротивляющимся идеологии и догмам власти.

 
Границы и режимы разных зон зачастую невидимы и нигде не зафиксированы. Они актуализируются лишь в тот момент, когда кто-то вольно или не вольно их нарушает. Примером такой актуализации могут служить как политические, так и художественные акции, не санкционированные властями. Так, во время акции художника Михаила Гулина «Личный монумент» он последовательно пересек несколько таких городских зон вместе с инсталляцией состоящей из разноцветных кубов. Как только он пересек границу Октябрьской площади (центральная площадь Минска), он был тут же арестован. Аналогичные ситуации повторяются из года в год на политических акциях, которые имеют всегда четко очерченную траекторию за пределами символических зон власти.

Любопытная попытка гражданской апроприации центральных площадей города была предпринята несколько лет назад, когда активисты и горожане организовывались через социальные сети и выходили на спонтанные «молчаливые акции протеста» без предводителей и лозунгов. Единственным концептуальным наполнением акций были молчание и периодические аплодисменты, которые и маркировали несогласность с властью через саркастический жест субверсивной аффирмации. Из этого следует, впрочем, один интересный вывод – что политическая жизнь в Беларуси бинарна: ты можешь быть либо «за» (пассивность это то же «за»), либо «против». Дифференций посредством лозунгов в среде тех, кто против, никто не проводил. Впрочем, власти хватило перенести порядка 5 подобных акций для того, чтобы научиться эффективно им противодействовать, используя тактику массовых задержаний.

С другой стороны, за пределами этих символических зон репрезентации власти (но вплотную к ним) медленно, но верно вырастает на деньги восточных инвесторов капиталистический мегаполис средней руки с другими режимами дисциплины. Мозаичность городских пространств иллюстрирует то общее транзитное состояние страны в целом – от советского прошлого через «социально-ориентированное белорусское чудо» к обыкновенному капитализму.

Несмотря на призрак капитализма, который маячит на белорусском горизонте, власть (и в первую очередь благодаря ее персонифицированности) в своих техниках управления остается весьма консервативной, приближаясь к тому, что Фуко назвал дисциплинарным обществом. В соответствие с идей Фуко зонирование является одной из технологий власти, который достиг своего расцвета в начале 20 века. Фуко рассматривал дисциплинарные зоны как средство организации эффективного производства товаров (фабрики и заводы) и субъективностей (тюрьмы, школы и т.п.). В белорусской ситуации дисциплинарные зоны могут производить и исключительно символический продукт – например, симулякр властной легитимности посредством идеологически выверенных городских пространств.

По версии Фуко дисциплинарные общества со второй половины 20 века переживают кризис ввиду того что «появляется все больше людей, которые дисциплине не поддаются» ², то есть речь идет о том, что дисциплинарные общества неэффективны в менеджменте гетерогенных сообществ. Белорусские власти предпочитают социальные гетерономии решать кардинально – любые нарушители дисциплины (как, например, гражданские активисты и сексуальные меньшинства), мгновенно выпадают из легитимной жизни общества, становясь своего рода homini sacer Дж. Агамбена, то есть, лишаясь правовой защиты и живя «голой жизнью».

Техники белорусской власти не стоит лишь сводить к силовым проявлениям (и тем не менее, в Беларуси одна многочисленных полиций в мире ³). Безусловно, речь идет о более комплексном феномене границы, в том числе и в символическом и социальном порядке. Наиболее эффективным стало манипулирование через введение в социальную реальность разнообразных страхов посредством публичного властного дискурса, которая конституирует многочисленные объекты страха. Власть использует тревогу как средство мобилизации населения и для «внесения страсти» в симуляцию политики. Они оказываются гораздо действенне чем, например, «идеология государства», которая с недавних пор преподается в школах или университетах вместо дисциплины «Мировой художественной культуры». В результате у запуганных человеческих масс возникает своеобразная негативная солидарность, основанная не на общих чаяниях, а на индивидуальном отчаянии.
 

Любой дисциплинарный режим объясняет свое существование общественной полезностью – лишь соблюдая дисциплину можно оставаться эффективным в производстве и гармоничным обществом. Нарушители дисциплины в этом смысле в первую очереди являются вредителями, подрывающие эффективность и общую гармонию. Белорусская власть в борьбе с «вредителями» не является оригинальной. Показателен один из последних случаев, когда был объявлен экстремистским альбом «Пресс-фото Беларуси — 2011». В результате чего, партия каталогов, отпечатанная за пределами Беларуси, была задержана на пограничной таможне. Власть, пользуясь своим излюбленным приемом – размытостью уголовных формулировок, вернула в правовое поле старую дефиницию «экстремизм» и применила ее к художественной продукции.

Карго-арт

У белорусского дисциплинарного общества присутствует родовая связь с определенным типом культурных практик – своеобразным Gesamtkunstwerke – массовыми культурными и художественными мероприятиями, доставшимися в наследство от СССР, в которых происходит слияние народных масс в тотальных инсталляциях военных парадов и празднований. И это вполне в духе дисциплинарной техники власти. Ведь такое дисциплинарное общество, как не общество, организующее людей в пространстве и времени? Как замечает Беньямин, посредством подобных ритуальных художественных практик власть дает массам выразить себя, а не реализовать свои права. То есть, создается некоторая суррогатная краткосрочная солидарность, которая вырывает из пронизанной тревогами индивидуальной повседневности.

Однако транзитность политического режима накладывает свои изменения на взаимоотношения власти и художественных практик. В результате в последний год мы видим активные попытки власти освоить другой тип художественных практик – современное искусство. В результате это возникает достаточно специфичный белорусский феномен, который кажется правомерным окрестить карго-артом, что отсылает к культам, существовавшим на протяжении 20 века на островах в Океании.

Смыслом карго-культа лишь на первый взгляд является абсурдное поклонение феноменам, принадлежащим более развитой культуре, например, грузовому самолету. На деле поклоняющиеся рассчитывали посредством выполнения ряда ритуалов получить «божью благодать» – груз-карго. Меланезийцы верили, что если повторить действия американских пилотов и работников аэродромов, то в итоге самолет сбросит свой груз и для них. Поэтому для ритуальной симуляции строились целые посадочные полосы и диспетчерские вышки из тростника. Карго-арт в белорусском контексте – это опять же желание, выполнив ритуальные действия, получить некое «карго». И здесь такой симуляцией становятся символические практики западных обществ, в том числе и индустрия современного искусства. Возникающие в результате этого художественные высказывания, по сути, являются подражанию художественному языку без собственно смыслополагания. Символическим «карго», которое преследуют власти, является легитимизация режима в мировом контексте.

В качестве примера подобного карго-арта можно привести состоявшуюся в конце 2012 Первую минскую триеннале современного искусства. Одним из наиболее показательных моментов того, как смешиваются разные техники власти может быть тот факт, что на выставке современного искусства (которое, по сути, принадлежит фукодианскому обществу контроля и является «излишком свободы» этой техники власти) вход был через металлоискатели и под надзором милиции. Зонирование и присутствие тех, кто обеспечивает специфическую дисциплину, отсылает к упоминаемому выше обществу дисциплины. Другим недавним примером, стал призыв-приказ президента А. Лукашенко сделать выставку современного искусства к чемпионату мира по хоккею, который пройдет в Минске в 2014. Процесс создания и результат этого проекта прогнозируем уже сейчас.

Лакуна независимого искусства

В зазоре между пространственными и ментальными властными линиями образовалась лакуна независимого искусства. Факт существования в авторитарной Беларуси независимого современного искусства не в последнюю очередь обусловлен тем обстоятельством, что власть не считывает коммуникации внутри арт-сообщества, а потому не фиксирует нарушения установленной дисциплины. Проще говоря, не понимает того языка, на котором современное искусство критикует ее. За счет этого образовалась спонтанная «линия ускользания». Исключения из этого правила, безусловно, есть и распространяется на художественные жесты с четко артикулированной критической позицией, вынесенной в публичное пространство.

С другой стороны, само арт-сообщество не стремилось выходить в публичное пространство, вполне довольствуясь создавшимся положением. Как и в случае Украины, внутри сообщества существовала «коммунитарность от нехватки» (Н. Кадан), которая функционирует по принципу уцелевших в кораблекрушении – только собравшись вместе, не взирая на различные интересы и взгляды, они могут выжить. Таким образом, можно было поддерживать деятельность в ситуации отсутствии выставочных площадок, институций, дотаций государства или рынка.

Существование в лакуне чревато сразу несколькими последствиями – во-первых, это означает утрата контакта с внешней средой. На поверхности этого процесса оказался разрыв между художественной средой и культурным потребителем, который в конечном итоге привел к радикальной постановке вопроса в публичном дискурсе: «А есть ли адекватное нашему времени и контексту белорусское современное искусство?» И эта проблема раз за разом тематизировалась и в текстах, и собственно в работах художников. Вместе с тем, речь идет не только об изоляции арт-лакуны от культурного потребителя, но и об утрате интеллектуального компаньона. На протяжении достаточно длительного времени арт-сообщество никак не соотносилось с актуальными философскими и культурными практиками, более полагаясь на неотрефлексированную «чуйку». Авторская позиция заменялась авторскими терзаниями в ограниченном пространстве художественной лакуны. Предельная чувствительность к внешнему контексту, которая является необходимым и достаточным условием современного искусства, подменялась нарциссическими рефлексиями.

Описанные выше самоизолированные лакуны последние несколько лет начинают меняться, в первую очередь благодаря налаживанию международных контактов, обмену опытом и набирающим обороты образовательными инициативами. Однако не приходится сомневаться, что все выставочные площадки и инициативы находятся под наблюдением властей, и по сути представляют собой санкционированным «излишком свободы», который в случае необходимости можно будет быстро ликвидировать.

***

Непростое внутреннее положение толкает белорусскую власть не только менять хаотично внешнюю и внутреннюю политику, но и искать другие способы легитимизации и самопозиционирования за пределами Беларуси, в том числе и аппроприируя практики современного искусства. Зная анахроничность и неразборчивость этого Левиафана, в ближайшее время нас ждут помпезные «славянские базары» от искусства.



[1] Политика в ее демократическом понимании отчуждена от беларуского общества. Подробнее об этом в статье Ольги Шпараги «Отчужденное общество в центре Европы»

[2] Фуко М. Дисциплинарное общество в кризисе // Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / Пер. с франц. С. Ч. Офертаса под общей ред. В. П. Визгина и Б. М. Скуратова. — М.: Праксис, 2002. — 384 с. — (Серия «Новая наука политики»)

[3] EJ.BY, «Беларусь наконец-то выбилась в лидеры! Мы самое полицейское государство в мире»



Вадим Добровольский — родился в 1986. Арт-критик, учился в Европейском гуманитарном университете. Живет и работает в Минске.